- Уже ничего... - Одовецкая огляделась.

Военные.

Целители.

И военные целители. Подобие порядка. Раненым помогают, кого-то вяжут, чтобы препроводить вниз, кого-то допрашивают, но спокойно, без суеты.

До них тоже черед дойдет, но после.

- Понятно... я... сперва... мне сказали, что ты после родов рассудком повредилась. Что бывает. Перегорела, вот и... я хотел видеть, приезжал, но не позволили. Дом под колпаком. Защита такая... я ломать побоялся, дурак.

- Почему дурак?

- Потому что понять бы мог, что неспроста... они мне, мол, покой нужен. Лечение. Я и поверил. Целители же... с-скоты... извини, их бы тоже... но только до него руки дотянулись. Потом... сказали, что ты совсем плоха... что... а тут слухи вдруг про развод.

Слухи ходили всякие и разные.

И Одовецкая знала, что большей частью самого неприглядного свойства. Но аккурат на слухи ей было плевать.

- Я тебя найти пытался...

- Не только ты, - она вздохнула и все же помогла этому невозможному человеку сесть. И ведь только-только полегчало, выровнялся ритм сердечный, а туда же... у него ведь не только с сердцем плохо. Печень откровенно увеличена. В желчном камни, а желудок в язвах.

Как можно запустить себя до такой-то степени.

- Я понял... ты вновь исчезла.

- Мне... помогли... матушка Никанора. Оказывается, она приходилась Николаю теткой. Она... посоветовала меня, когда Сашеньке целитель понадобился. Сказала, что и я исцелюсь, если в тишине и одиночестве, что монастырская лечебница - это хорошо, но не то, что мне надо.

Ему было легко рассказывать. И пожалуй, если им еще дано будет времени, - Господь, говорят, милостив, - Властимира расскажет.

О монастыре.

О лечебнице. И о царевиче, который был бледным больным ребенком. Никто не верил, что он выживет... и не выжил бы, но...

...ей самой тогда казалось, что жизни ее пришел конец и, стало быть, нет смысла трястись над душой. Поделиться? Глядишь, и поможет, глядишь, и позволит мальчику прожить день.

И два.

И еще с неделю.

Знал ли кто-то? Матушка, пожалуй, догадывалась. Она, верно, поняла что-то еще там, в лечебнице, потому и отослала Властимиру, пока та не раздала остатки своей глупой души всем, кому иначе не помочь. Она и обратилась к семье...

...расскажет о море.

Берегах.

О неспешной жизни, которая будто бы растянулась одним-единственным бесконечным днем. О том, что время все-таки лечит, и ей, пусть не сразу, но легче стало.

Александру тоже.

А там...

- Когда ты объявилась вновь, я испугался, честно говоря, - он вдруг обнял, прижал к себе. - Такая холодная. Равнодушная. Вся... в приличиях. Да я рядом с тобой икнуть лишний раз боялся, чтобы ненароком...

- Неправда!

- Правда, - и смеется, в глаза глядя.

Вокруг дымно.

И кровью пахнет, хотя целителей кровью не напугать. Кто-то где-то стонет, кто-то плачет, а он смеется.

- Я боялся, что ты опять исчезнешь...

- И наорал на меня.

- Со страху. Простишь?

- Давно...

- За сына... побоялся, что он, как я, поломанным останется... мы ж однолюбы...

Волосы седые.

И в глазах тоска, которую не убрать, не излечить. Смотреться в них, что в зеркало, только и зеркала давно уже не говорили правды.

- Кто ж знал, что и у него там любви не было. Он мне потом высказался, да...

Хоть бы отвернулся или же притворился умирающим. С умирающих вовсе никакого спросу, все-то им простится. И ему бы простилось.

- Мы и с ним повздорили... норов у меня... и у него, да...

А в груди ноет.

И слабость вдруг появилась, особенно в руках. Перед глазами поплыло, повело... так оно бывает, когда душу вновь делишь. В старых книгах предупреждали.

И обряд этот...

Не совсем, чтобы обряд. Нет нужды ни в свечах, ни в крови, только желание само и готовность уйти к Господу, если вдруг окажется, что души осталось слишком мало. Потому-то и запретили его.

Легко растратить.

Поддавшись ли жалости, испугавшись ли или по иной какой причине, но... душа восстанавливается. Это Одовецкая точно знает. И она давно уже не тратила свою, стало быть...

...просто возраст.

Усталость.

Скольким она уже помогла сегодня? Вот и тянет прилечь.

- А там и смута.

...опереться на плечо, которое подставляют. Прислониться, укрыться жаром чужого пламени. Главное, не думать, как бы оно все сложилось, если бы...

- Я в Арсиноре бывал... по делам... там и встретил одного человечка, который дюже золото любил. Он нашим многое продал, - Довгарт кашлянул, будто в горле ему заняло. - Вот я и полюбопытствовал... не глянет ли случайно в Архивы-то... судебные дела хранятся. Копию он мне принес. Я как почитал...

Суд, стало быть.

Там... плохо сейчас вспоминалось, что именно там было, но ничего этакого, что могло бы разрушить репутацию Затокина. Она бы не отказалась, что ей эту репутацию жалеть, но... сил тогда не хватало. Развели? И ладно, и...

- Я ж не такой и глупый, - с упреком произнес Довгарт. - Отчего не написала? Не позвала? Разве ж не пришел бы?

- Не знаю.

- Пришел бы. Прилетел бы. Ссора ссорой, но когда беда...

Затокин был бедой? Пожалуй.

- Я... тогда... будто потерялась, - и в груди ком тяжелый застрял, давит на сердце. Нехороший симптом, и кликнуть бы Аглаю, только страшно: оборвешь нить разговора, после не починишь. Потому и кривится Велимира, с болью сама справляясь.

Бывало и прежде.

Душа, она тоже кровит. И надобно лишь покой, тишина, а тут люди ходят. Хрустит камень под сапогами. Кто-то громко команды раздает, но диво дивное, ни словечка не доносится.

- Будто во сне оказалась... дурном таком... и стыдно было, что он... что со мною... как кому-то сказать...

...если даже родители предпочли не слышать и не знать?

А этот хмурится, подбородок прижимает, будто готовый забодать... кого? Призраков из прошлого? Но... хорошо, что не написала, он бы и вправду прилетел.

Убил бы Затокина.

И сам бы пошел на каторгу.

- Я после поискал. Нашел из прислуги вашей... много интересного рассказали. Сам дурень, надо было сразу им денег дать, а то тоже... пели, мол, барышня головой повредилась, никого не узнает... верил. Ничего... смута нас свела. Я не искал той встречи. Был приказ - зачистить одно поместьице, где хозяева разбоем промышляли. Вроде приличное семейство... с обсерваторией даже, да... по мирному времени хозяин звезды считал, статейки писал какие-то в Королевское общество, печатался даже. А война пришла...

...глаза хочется закрыть и уснуть, но нельзя. Не стоит поддаваться.

- ...и взялся помогать, переправлять людей за границу. Не за даром, само собой... есть у тебя золотишко там или камушки, или на худой конец книги родовые? Поможет верный человек, переведет на ту сторону. Заодно и письмецо напишет поверенному, и получишь ты за свои ценности компенсацию в Ганзейском торговом доме. За вычетом малого процента, само собой. За услуги... то есть, не сказать, чтобы совсем малого, но многие полагали, будто оно того стоит.

Сказка.

Да, пожалуй, что сказки так рассказывают, неспешно и напевно.

- И все бы ничего, война, каждый выживает, как умеет... только вот пришло письмецо к одному человечку, что нет его семьи на Бриттских островах. Среди уехавших никто про Апраскиных слыхом не слыхивал, как и про Заречных, и про многих других...

- Он...

- Их там в поместье и разделывали. Хозяин свиней держал, а свиньи, чтоб ты знала, на мясе неплохо прибавляют... прости, не стоило мне такого рассказывать.

- Стоило, - отвращение прогоняет сон. - И Затокин...

- Он уезжать не собирался. Зачем? И смутьянам целители хорошие нужны. Народу-то они клич кинули, чтобы магов бить, но самим к чему помирать? Нет, он себе там жить устроился... то ли с кем-то, то ли при кому-то, за кем пригляд нужен был. Я б его, может, и не тронул... все ж целитель. Вы... вас не велено было обижать. Я... просто тряхнуть хотел, а он вдруг сам заговорил. Рассказывать стал...