- А ты его любишь?
Волки легко оттолкнулись, кувыркнулись, и уже земля осталась внизу. Небо было гладким, будто шелками вышитым. И звезды горели ровно этакими рождественскими фонариками.
- Раньше любила, когда... он мне гадости говорил, а я лишь глядела... и думала, как бы не узнал... если бы узнал, я бы от стыда провалилась. Еще и этот его... дядюшка со своими разговорами задушевными. Мол, мальчик нервный, но это из-за дара... у менталистов бывает... надо лишь потерпеть... главное, не уступать ни в чем. Я и не уступала. Держалась.
А шерсть у зверя мягчайшая, будто пух лебединый.
И Лизавета гладит волчью шею, приговаривая:
- Неси меня за дальние леса, за горы и моря...
Он и несет. Только лапы легко касаются небес, а где-то внизу и вправду мелькают горы, будто из бумаги вырезанные, с морями вместе. На морях даже кораблики есть, Лизавете видно преотличнейше. А вот и город... игрушечный, не иначе.
Но стена стоит высока.
Людишки, будто муравьи, внутри мечутся, а по-над ними громадиною стеклянной поднимается замок.
- Красиво, - сказала Хелена равнодушно. - Раньше такого не было.
И волку свистнула по-разбойничьи, подгоняя. Тот и кинулся вниз, к замку сияющему. Красным горит, точно пламенем объят.
И страшно.
И тянет вниз неудержимо.
И вот уже волк, оземь ударяясь, человеком оборачивается. И не только он, вся стая.
- Идите, - говорят в один голос. - Вам тут не место...
- Но...
Лизавета хватает Хелену за руку и тянет. Нечего спрашивать. Если путь кто-то открыл, не важно как, надобно пользоваться, а то ведь мир здешний дюже ревнив, не всякого человека выпустить готов. А уж такого, который сколько бы нибудь времени провел в нем, так и подавно отдать не захочет.
А идти тяжело.
Ноги проваливаются в камень, словно в мох. И вытаскивать приходится, а сил нет. Сесть бы... вот тут, на землю...
Хелена и села, обхватила колени, голову положила.
- Вставай, - Лизавета дернула ее за руку. - Нельзя здесь.
- Я не хочу возвращаться.
- Почему?
- Там опять он будет.
- И что?
Она все же поднялась. Замок, объятый алым пламенем, гляделся нестрашно, нарядно даже. И Лизавета точно знала, что идти ей туда и сворачивать неможно, главное вон да той тропки добраться, которая нитью пролегла по-над землей.
Всего-то шаг.
Или два.
Сдюжит. В конце концов, у нее сестры...
- Я не хочу к нему... - Хелена сделала этот треклятый шаг.
- К нему не иди, - согласилась Лизавета. - А что, кроме него у тебя никого нет?
- Отец... меня после всего не примет... он строгий. И у меня еще сестры. Им замуж идти. Если кто узнает, что я... что такая... опозоренная... а матушка против отца не пойдет. Она всегда говорила, что мне Университет не нужен. Сговорила даже, за родственника своего, дальнего... только я... я батюшку умоляла отпустить... надеялась, что выучусь и никто мне не указ будет. А вышло... что вышло.
- У меня вот сестры есть, - Лизавета стиснула вялое запястье. - Две. И тетка престарелая. Я к ним вернуться хочу. Понимаешь?
- Да.
А взгляд вновь пустой. Крепко держит ее мир, опутал душу шепотом лживых обещаний, мол, останься и примеришь теплую волчью шкуру. Научишься оборачиваться, через пень кувыркнувшись, а там и небо близехонько с колючими звездами. Вольное, бескрайнее.
Врет.
- Да и... разве не хочешь поговорить со своим этим... как его?
Хелена промолчала.
- Высказать ему в лицо все, что наболело?
- А если убьет?
- Ты и так почти мертвая. Больше не убьет... и вообще, ты его и сама можешь... если захочешь, конечно. Хочешь?
- Н-нет.
Растерянность.
И обида. И... любовь вправду болезнь, коль так на людей действует.
- А может, еще помиритесь, если простишь его...
- Его простила...
Красная нить дорожки сама скользнула под ноги. А тонкая, и гудит, и звенит струной. Попробуй-ка удержаться на ней, не свалиться в пропасть, что вдруг открылась.
- Давно простила, - Хелена всхлипнула тихонько и спросила. - Только понять не могу, почему у нас все так... криво получилось?
- Ты это у меня спрашиваешь? Вот найдешь его... только сразу не говори, что простила. Сперва скалкой там поздоровайся или сковородкою. Оно для вразумления самый что ни на есть отличнейший инструмент.
Не замолкать.
Идти.
И вниз не глядеть, потому как снизу на Лизавету тоже смотрят и отнюдь не волки с человеческими глазами. Люди... сколько их... женщины и девушки... вот одна в знакомом платье, какое во дворце носит прислуга... а вот и дама, явно из тех, о ком в обществе приличном говорить не принято. Она презрительно кривится и явно сказала бы Лизавете что-то, только...
...разве ж ей позволят.
Идти.
Не замечая их. Не глядя на руки, которые протянулись к тропе. Сперва показалось, что эти руки собираются вцепиться в алую ленту, но нет, скрюченные пальцы расправляются, выгибаются ладони, соединяются одна с другой.
И вот уже сама лента ложится на них, на мост, сотворенный из людей.
- Что... происходит? - Хелена и та приходит в себя.
Она смотрит на женщин с ужасом, а те... улыбаются.
- Иди, девочка, - говорит седая старуха с бельмяными глазами. Она не похожа на других, и потому Лизавета поспешно отводит взгляд: есть то, на что смотреть не стоит. - Иди... им обещали достойную цену за помощь. И раз мальчик готов платить... иди.
Спеши.
Беги.
Быстрей, пока руки держат, пока живет тропа, проложенная меж миром живых и мертвых. Пока держат ее руки мертвецов, пока питают силой жизни. И бьется в висках одна-единственная мысль: а что, если не успеют...
...бросить.
Хелена медленная. Она и сейчас не особо спешит, то спотыкается, едва не падая, то вовсе останавливается в раздумьях, не понимая, как его мало, времени. Она вздыхает.
Трогает губы, то ли вспоминая о поцелуях, то ли...
...она здесь давно и сама не против остаться.
Нет.
Лизавета дергает случайную подругу, заставляя идти. Тянет за собой едва ли не волоком. Ругается. И чувствует спиною взгляд слепой старухи.
Именно.
Нельзя верить лицам, а... вернуться... уже рядом дверь. Тянет из нее... живым.
Кровью пролитой.
Жертвой вольной и невольной. И чем больше они медлят, тем...
...что-то страшное произойдет. И Лизавета, оглушенная этим пониманием, хватает Хелену, толкает ее в алое огненное пятно перехода, и почти даже не удивляется, когда то, получив подношение, начинает таять. И стремительно так...
Лизавета успеет.
Она...
Она закрывает глаза и шагает, стараясь не думать, что застрять в мире мертвых - не самый дурной вариант. Гораздо хуже застрять в двух мирах сразу.
Глава 33
Глава 33
Лешек смотрел на двоюродного братца, который стоял прямо, хотя из глаз его текли кровавые слезы.
- Знаешь, - просипел Мишка. - Я не думал, что будет настолько... больно. Дерьмово, да?
- Наверное.
Бой там, наверху, стих. И настало время целителей, отделяющих раненых от раненых. В извечной своей любви к живому они не станут делать различий, но...
...список есть.
И Анна Павловна, коль уж уцелеет, всенепременно пройдется, касаясь некоторых бледною ручкой своей...
...не всех можно казнить, но те, кто устроил резню, должны уйти. И если не Анна Павловна, то... Лешек сам позаботится.
- Все равно... - Мишка закрыл глаза, но кровавые слезы катились по лицу. - Я... надеялся... что хватит... на обмен... сотня душ... сотня... не думай, что мне доставляло удовольствие убивать. Я... мне было жаль... будь иной вариант...
- Был. Ты мог бы просто прийти...
- Не мог... сперва... мне говорили, что меня спрятали, чтобы уберечь... как же... наследник... кому нужен конкурент? И я верил... всем им верил... позволил себя... изуродовать. На Дашку не держи зла... она бестолковая и меня жалела. А на деле подлости в ней нет... дурость - вот есть и изрядно. И еще трусовата, конечно, но это...