- А ты его любишь?

Волки легко оттолкнулись, кувыркнулись, и уже земля осталась внизу. Небо было гладким, будто шелками вышитым. И звезды горели ровно этакими рождественскими фонариками.

- Раньше любила, когда... он мне гадости говорил, а я лишь глядела... и думала, как бы не узнал... если бы узнал, я бы от стыда провалилась. Еще и этот его... дядюшка со своими разговорами задушевными. Мол, мальчик нервный, но это из-за дара... у менталистов бывает... надо лишь потерпеть... главное, не уступать ни в чем. Я и не уступала. Держалась.

А шерсть у зверя мягчайшая, будто пух лебединый.

И Лизавета гладит волчью шею, приговаривая:

- Неси меня за дальние леса, за горы и моря...

Он и несет. Только лапы легко касаются небес, а где-то внизу и вправду мелькают горы, будто из бумаги вырезанные, с морями вместе. На морях даже кораблики есть, Лизавете видно преотличнейше. А вот и город... игрушечный, не иначе.

Но стена стоит высока.

Людишки, будто муравьи, внутри мечутся, а по-над ними громадиною стеклянной поднимается замок.

- Красиво, - сказала Хелена равнодушно. - Раньше такого не было.

И волку свистнула по-разбойничьи, подгоняя. Тот и кинулся вниз, к замку сияющему. Красным горит, точно пламенем объят.

И страшно.

И тянет вниз неудержимо.

И вот уже волк, оземь ударяясь, человеком оборачивается. И не только он, вся стая.

- Идите, - говорят в один голос. - Вам тут не место...

- Но...

Лизавета хватает Хелену за руку и тянет. Нечего спрашивать. Если путь кто-то открыл, не важно как, надобно пользоваться, а то ведь мир здешний дюже ревнив, не всякого человека выпустить готов. А уж такого, который сколько бы нибудь времени провел в нем, так и подавно отдать не захочет.

А идти тяжело.

Ноги проваливаются в камень, словно в мох. И вытаскивать приходится, а сил нет. Сесть бы... вот тут, на землю...

Хелена и села, обхватила колени, голову положила.

- Вставай, - Лизавета дернула ее за руку. - Нельзя здесь.

- Я не хочу возвращаться.

- Почему?

- Там опять он будет.

- И что?

Она все же поднялась. Замок, объятый алым пламенем, гляделся нестрашно, нарядно даже. И Лизавета точно знала, что идти ей туда и сворачивать неможно, главное вон да той тропки добраться, которая нитью пролегла по-над землей.

Всего-то шаг.

Или два.

Сдюжит. В конце концов, у нее сестры...

- Я не хочу к нему... - Хелена сделала этот треклятый шаг.

- К нему не иди, - согласилась Лизавета. - А что, кроме него у тебя никого нет?

- Отец... меня после всего не примет... он строгий. И у меня еще сестры. Им замуж идти. Если кто узнает, что я... что такая... опозоренная... а матушка против отца не пойдет. Она всегда говорила, что мне Университет не нужен. Сговорила даже, за родственника своего, дальнего... только я... я батюшку умоляла отпустить... надеялась, что выучусь и никто мне не указ будет. А вышло... что вышло.

- У меня вот сестры есть, - Лизавета стиснула вялое запястье. - Две. И тетка престарелая. Я к ним вернуться хочу. Понимаешь?

- Да.

А взгляд вновь пустой. Крепко держит ее мир, опутал душу шепотом лживых обещаний, мол, останься и примеришь теплую волчью шкуру. Научишься оборачиваться, через пень кувыркнувшись, а там и небо близехонько с колючими звездами. Вольное, бескрайнее.

Врет.

- Да и... разве не хочешь поговорить со своим этим... как его?

Хелена промолчала.

- Высказать ему в лицо все, что наболело?

- А если убьет?

- Ты и так почти мертвая. Больше не убьет... и вообще, ты его и сама можешь... если захочешь, конечно. Хочешь?

- Н-нет.

Растерянность.

И обида. И... любовь вправду болезнь, коль так на людей действует.

- А может, еще помиритесь, если простишь его...

- Его простила...

Красная нить дорожки сама скользнула под ноги. А тонкая, и гудит, и звенит струной. Попробуй-ка удержаться на ней, не свалиться в пропасть, что вдруг открылась.

- Давно простила, - Хелена всхлипнула тихонько и спросила. - Только понять не могу, почему у нас все так... криво получилось?

- Ты это у меня спрашиваешь? Вот найдешь его... только сразу не говори, что простила. Сперва скалкой там поздоровайся или сковородкою. Оно для вразумления самый что ни на есть отличнейший инструмент.

Не замолкать.

Идти.

И вниз не глядеть, потому как снизу на Лизавету тоже смотрят и отнюдь не волки с человеческими глазами. Люди... сколько их... женщины и девушки... вот одна в знакомом платье, какое во дворце носит прислуга... а вот и дама, явно из тех, о ком в обществе приличном говорить не принято. Она презрительно кривится и явно сказала бы Лизавете что-то, только...

...разве ж ей позволят.

Идти.

Не замечая их. Не глядя на руки, которые протянулись к тропе. Сперва показалось, что эти руки собираются вцепиться в алую ленту, но нет, скрюченные пальцы расправляются, выгибаются ладони, соединяются одна с другой.

И вот уже сама лента ложится на них, на мост, сотворенный из людей.

- Что... происходит? - Хелена и та приходит в себя.

Она смотрит на женщин с ужасом, а те... улыбаются.

- Иди, девочка, - говорит седая старуха с бельмяными глазами. Она не похожа на других, и потому Лизавета поспешно отводит взгляд: есть то, на что смотреть не стоит. - Иди... им обещали достойную цену за помощь. И раз мальчик готов платить... иди.

Спеши.

Беги.

Быстрей, пока руки держат, пока живет тропа, проложенная меж миром живых и мертвых. Пока держат ее руки мертвецов, пока питают силой жизни. И бьется в висках одна-единственная мысль: а что, если не успеют...

...бросить.

Хелена медленная. Она и сейчас не особо спешит, то спотыкается, едва не падая, то вовсе останавливается в раздумьях, не понимая, как его мало, времени. Она вздыхает.

Трогает губы, то ли вспоминая о поцелуях, то ли...

...она здесь давно и сама не против остаться.

Нет.

Лизавета дергает случайную подругу, заставляя идти. Тянет за собой едва ли не волоком. Ругается. И чувствует спиною взгляд слепой старухи.

Именно.

Нельзя верить лицам, а... вернуться... уже рядом дверь. Тянет из нее... живым.

Кровью пролитой.

Жертвой вольной и невольной. И чем больше они медлят, тем...

...что-то страшное произойдет. И Лизавета, оглушенная этим пониманием, хватает Хелену, толкает ее в алое огненное пятно перехода, и почти даже не удивляется, когда то, получив подношение, начинает таять. И стремительно так...

Лизавета успеет.

Она...

Она закрывает глаза и шагает, стараясь не думать, что застрять в мире мертвых - не самый дурной вариант. Гораздо хуже застрять в двух мирах сразу.

Глава 33

Глава 33

Лешек смотрел на двоюродного братца, который стоял прямо, хотя из глаз его текли кровавые слезы.

- Знаешь, - просипел Мишка. - Я не думал, что будет настолько... больно. Дерьмово, да?

- Наверное.

Бой там, наверху, стих. И настало время целителей, отделяющих раненых от раненых. В извечной своей любви к живому они не станут делать различий, но...

...список есть.

И Анна Павловна, коль уж уцелеет, всенепременно пройдется, касаясь некоторых бледною ручкой своей...

...не всех можно казнить, но те, кто устроил резню, должны уйти. И если не Анна Павловна, то... Лешек сам позаботится.

- Все равно... - Мишка закрыл глаза, но кровавые слезы катились по лицу. - Я... надеялся... что хватит... на обмен... сотня душ... сотня... не думай, что мне доставляло удовольствие убивать. Я... мне было жаль... будь иной вариант...

- Был. Ты мог бы просто прийти...

- Не мог... сперва... мне говорили, что меня спрятали, чтобы уберечь... как же... наследник... кому нужен конкурент? И я верил... всем им верил... позволил себя... изуродовать. На Дашку не держи зла... она бестолковая и меня жалела. А на деле подлости в ней нет... дурость - вот есть и изрядно. И еще трусовата, конечно, но это...